Михаил Щербина

Я когда-то хотел на случайном трамвае Через весь исчезающий в зелени Томск Меж дворов в удивительном, радостном мае, Как в траншее промчаться на юго-восток.

Пусть трамвай был бы самый слепой и стеклянный, Самый злой и отбившийся где-то от рук, Самый пыльный, расписанный мелом и странный, Но похожий на старый и скромный сундук.

Я бы сел на него в пустоте, я не смог бы Как-нибудь на него на окраине сесть! Я под ветром вошел бы в его катакомбы И включил бы его под центральную сеть.

Я с ним в гору бы мог, как в тоннель, подниматься И вдоль бревен спускаться по новой горе. Я бы взял себе роль и дорогу повстанца, Но приехал я в призрачный Томск в сентябре.

Помню, что-то я делал в большом магазине, И когда с остановки я шел на простор, Только дети с погнутым мячом на резине По проезду вбежали в расслабленный двор.

И чуть-чуть сквозь мелькавший под светом автобус Я заметил за ближним, как солнце, стеклом На пустой подоконник поставленный глобус И чернильницы в банке смолистый излом.

И запомнил я, глядя в прорехи и щели, Как был странно заметен меж дальних дворов За холмом, обрезающим зданья и ели, По осеннему быстрый полет облаков.

За стеной холодный дождь идет, Не закрыт пустой почтовый ящик. Видно, как расширил небосвод На мосту работающий сварщик.

Призрачный везде разлит покой, И на сцене в крохотном распадке Выбитые доски над листвой В пустоте провисли, как закладки.

Чуть слепит прожектор на земле, Но еще темнеть не начинало, И звенит по собственной шкале Ветер из глубокого подвала.

Ты приходишь в свой просторный дом, Где ты никогда не отличала Дальние деревья над мостом От слепого здания вокзала.

Ты не зажигаешь яркий свет, Но и без него пустые стены Никаких не требуют примет И не ждут случайной перемены.

И всегда в расширенном окне На границе длинного перрона Чуть горят, как зеркальца во сне, Огоньки последнего вагона.